Поговорим об одном английском стихотворении Р. Киплинга. Стихотворение следующее:
When
earth's last picture is painted
L'Envoi
To "The Seven Seas"
When Earth's last picture is painted and the tubes are
twisted and dried,
When the oldest colours have faded, and the youngest
critic has died,
We shall rest, and, faith, we shall need it — lie down
for an aeon or two,
Till the Master of All Good Workmen shall put us to
work anew!
And those that were good shall be happy: they shall
sit in a golden chair;
They shall splash at a ten-league canvas with brushes
of comets' hair;
They shall find real saints to draw from — Magdalene,
Peter, and Paul;
They shall work for an age at a sitting and never be
tired at all!
And only the Master shall praise us, and only the
Master shall blame;
And no one shall work for money, and no one shall work
for fame,
But each for the joy of the working, and each, in his
separate star,
Shall draw the Thing as he sees It for the God of
Things as They Are!
Rudyard
Kipling
Когда уже ни капли краски...
Когда уже ни капли краски Земля не выжмет на холсты,
Когда цвета веков поблекнут и наших дней сойдут цветы,
Мы — без особых сожалений пропустим вечность или две,
Пока умелых Подмастерьев не кликнет Мастер к синеве.
И будут счастливы умельцы, рассевшись в креслах золотых,
Писать кометами портреты— в десять лиг длиной святых,
В натурщики Петра, и Павла, и Магдалину призовут,
И просидят не меньше эры, пока не кончат славный труд!
И только Мастер их похвалит, и только Мастер попрекнёт—
Работников не ради славы, не ради денежных щедрот,
Но ради радости работы, но ради радости раскрыть,
Какой ты видишь Землю, — Ему, велевшему ей — быть!
Перевод В. Топорова
| Виктор Топоров |
Далее идёт статья из сборника "Клуб поэтического
перевода: творческий вечер по поэзии Редьярда
Киплинга: (сборник текстов, докладов и переводов стихотворений).
Эсхатологический контекст в стихотворении Р.Киплинга «When Earth’s last picture
painted»
Не
секрет, что понятия «постмодернизм», «постистория», «постсовременность» и
«конец истории» стали, выражаясь языком Э.Гуссерля, апперцепцией, которую на
данный момент разделяют существенное
количество интеллектуалов. С другой стороны, эту теоретическую и отнюдь не
массовую направленность дополняет массовый интерес к темам Апокалипсиса и конца
света. Мы сказали слово «дополняет», как если бы заранее знали, что и то и
другое являются двумя сторонами одной медали. В каком же смысле мы это
утверждаем? С нашей точки зрения, и то и другое являются вариантами структуры
сознания, условно называемой нами эсхатологической и смысл которой будет
разъяснён нами далее, которая в свою очередь оказывается одним из многих
вариантов структуры сознания под названием «историзм» в европейском понимании
этого слова. Цель нашего анализа заключается в обнаружении на примере
стихотворения Киплинга условий европейского эсхатологизма и того, как эта
структура сознания проявляется в этом произведении.
Связь
стихотворения Киплинга с библейской традицией очевидна. Доказательством этого
служит то, что Киплинг использует в своём стихотворении христианские образы и
символы (Магдалина, Павел, Пётр; образ
Бога как Творца). Стихотворение Киплинга является переосмыслением библейского
Апокалипсиса, поскольку в нём зафиксирован переход человеческой истории и
человеческого существования в некое качественно иное состояние. В Откровении
Иоанна Богослова этот переход можно увидеть
в следующих словах: «И отрёт Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже;
ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло. И сказал
Сидящий на престоле: се, творю всё новое». В связи с этим возникает вопрос о том, каким понятиям
европейской традиции соответствует та картина человеческого существования,
которую изображает Киплинг. На ум приходит несколько понятий: «эсхатология»,
«конец света», «конец истории». Из
трёх этих слов «эсхатология» является наиболее общим и эсхатологические мотивы
в той или иной мере присутствуют, если уж и не в каждой культуре, то, по
крайней мере, не только в европейской традиции. Эсхатология в общем смысле
этого слова, а не религиозном— это сама форма конца человеческого в своей принципиальной неопределённости,
которая получает в той или иной культуре конкретное содержание. В этом смысле концепты, например,
«смерти Бога», «смерти человека», «заката Европы» тоже эсхатологичны. Между тем
понятия «конец света» и «конец истории» уже несут в себе определённое
позитивное содержание. Конец света, как бы это тавтологично ни звучало, по
определению апокалиптичен (тавтологично это по той причине, что Апокалипсис
обозначает конец света), то есть сопровождается грандиозными космическими,
социальными катастрофами и катаклизмами, ведущими к временной или безвременной
гибели человечества. Заметим, что из выше данного нами определения эсхатологии
следует и то, что эсхатология— это вовсе не всегда конец света. Родословная же
понятия «конец истории» ведёт свой отсчёт от Г.В.Ф. Гегеля и далее ведёт нас к
Александру Кожеву (Кожев 2003: 142), а от Кожева к Фрэнсису Фукуяме (Фукуяма
2007). Одно из важных отличий понятия «конец истории» от «конца света»
заключается в том, что «конец истории» вовсе не предполагает гибели
человечества. Но и «конец света» в европейской традиции, ведущий свою
родословную от Апокалипсиса, и «конец истории» сходятся нитями в христианском
образе истории. В то же время оба эти понятия опосредованно связаны с некими условиями
существования европейского понятия истории,
европейского историзма как такового. Как отмечает А.Секацкий, интерпретируя Вольфанга
Гигерича, христианство привнесло в мир факт как новизну, оригинальность (Секацкий 1996: 244).
Само понятие историзма, которое привнесло христианство, предполагает
возможность появления новизны в мире, что вовсе не само собой разумелось и чего
не было в некоторых других цивилизациях, принципом которых был циклизм времени
и заданность жизненного пространства своего рода мифологической матрицей. Это
представление об уникальности и неповторимости исторической ситуации разделял и
Г.В.Ф.Гегель, несмотря на получившее широкое распространение высказывание о
том, что история учит только тому, что ничему не учит. Вполне очевидно, что это
высказывание интерпретируют как указание на ограниченность и недальновидность
людей в тех ситуациях, в которых они должны были бы воспользоваться уроком
похожей ситуации, случившейся в прошлом. Для того чтобы понять суть идеи Гегеля
нам нужно обратиться к первоисточнику: «Правителям, государственным людям и
народам с важностью советуют извлекать
поучения из опыта истории. Но опыт и история учат, что народы и правительства
никогда ничему не научились из истории и не действовали согласно поучениям,
которые можно было бы извлечь из неё. В
каждую эпоху оказываются такие особые обстоятельства, каждая эпоха является
настолько индивидуальным состоянием, что в эту эпоху необходимо и возможно
принимать лишь такие решения, которые вытекают из самого этого состояния. В
сутолоке мировых событий не помогает общий принцип или воспоминание о
сходных обстоятельствах, потому что бледное воспоминание прошлого не имеет никакой
силы по сравнению с жизненностью и свободой настоящего» (Гегель 1993: 61). По
Гегелю, дело вовсе не в том, что люди столь неразумны, что не могут извлечь
урока из прошлого, а в том, что этот урок невозможен как таковой, поскольку «каждая эпоха является настолько
индивидуальным состоянием, что в эту эпоху необходимо и возможно принимать лишь
такие решения, которые вытекают из самого этого состояния». В то же время эта
новизна истории действительна лишь постольку, поскольку она направлена и ведёт
к безгрешному состоянию, в котором те или иные исторические события должны
удостовериться как оригинальные в силу того, что они являлись значимыми
символическими точками на пути к этому состоянию. Выражаясь несколько
диалектически, мы могли бы сказать, что предельной новизной истории является её отмена. Те же самые события без тенденции к исполненности и
завершённости истории получают значение дурной бесконечности. Симптомом такого
восприятия истории без
конца как дурной бесконечности является повторяемость в различные эпохи
ситуации ожидания широкими массами конца света. Эту ситуацию в вышеозначенном
нами русле осмыслил в своё время Иммануил Кант:
"Почему вообще люди ждут конца
света? <…>Ответ на <…> вопрос состоит, по-видимому, в том,
что существование мира, как подсказывает людям разум,
имеет ценность; если же последняя оказывается недостижимой, то сотворённое бытие теряет в их глазах
смысл, как спектакль без развязки и замысла»
(Кант 1980: 282-283). Таким образом, мы
можем сделать вывод о том, что и «конец света» в
европейской традиции, ведущий свою родословную от Апокалипсиса,
и «конец истории» сходятся нитями в христианском образе истории.
Происходит
это в обоих случаях по очень простому принципу: история без конца, без цели
представляется бесцельной, бессмысленной, попросту дурной бесконечностью;
история же с концом получает смысл, что интуитивно выражено в известной
поговорке «Конец— делу венец». В случае «конца света» эта тенденция
актуализируется в понятии Страшного Суда и следующей за ним жизни. Что касается
«конца истории», то тенденция к завершённости по определению присутствует в
самом понятии «конца истории».
Теперь обратимся к практическому анализу
материала, и попытаемся определить, в каком
отношении к обозначенным выше понятиям находится стихотворение Киплинга
и изображенная в нём судьба человечества. В том, что стихотворение Киплинга
эсхатологично, особых сомнений нет. На
это указывают первые четыре строки стихотворения (When Earth's last picture is painted and the tubes are
twisted and dried,/ When the oldest colours have faded, and the youngest critic
has died…). Грубо говоря, конец света в стихотворении Киплинга
произошёл: в Апокалипсисе не будет смерти, болезней, страданий в целом, у
Киплинга— не будет картин, критиков,
живописи, трудовых будней. Обе эти ситуации легко редуцируются к библейской
фразе «прежнее прошло», т.е. нечто прежнее завершилось, и произошёл переход к
принципиально иному состоянию. Связь
стихотворения Киплинга с Апокалипсисом очевидна. В силу этого стихотворения
Киплинга эсхатологично. В то же время Киплинг не акцентирует детали «конца света».
В стихотворении Киплинга «конец света» в виде гибели человечества просто
фиксируется как факт, который произошёл. Киплинга больше занимает будущее
человечества после «конца света». О «конце истории» в строгом смысле здесь
говорить не приходится, поскольку само понятие конца истории ни у Гегеля, ни у Кожева, ни у Фукуямы не предполагает
конца света и сопутствующей ему гибели человечества. В то же время то, что мы
говорили о христианском образе истории, справедливо и для стихотворения
Киплинга. Оправданием истории оказывается воскресение тех, кого Киплинг
называет “All Good Workmen”. Заметим, что в
Апокалипсисе после воскресения тоже воскресают не все. Кого же имеет в
виду под “All Good Workmen” Киплинг? В буквальном переводе это «все хорошие ремесленники
(мастеровые)» или «все хорошие работники». Однако такой перевод не слишком хорошо согласуется с тем, что воскресшие «shall work for an age at a sitting and never be
tired at all» и тем, что “no one shall work for money, and no one shall work for
fame, /But each for the joy of the working and each, in his separate star,
/Shall draw the Thing as he sees It for the God of Things as They Are!”. Одно
из двух: либо это не просто «ремесленники», а уже творцы, либо это
«ремесленники", которые были воскрешены в качестве творцов. Однозначный
ответ на поставленный нами вопрос дать нельзя. Нам же думается, что, употребляя оборот “All Good Workmen”,
Киплинг следует средневековой традиции восприятия творца как ремесленника,
слуги или подмастерья Бога, ибо
единственным и идеальным Творцом считался Бог. Главной особенностью «мастеровых» является то,
что они творят, работают идеально. «Идеально» в данном случае значит, что они
творят, работают без устали и непрерывно ради самой работы и творчества (each for the joy of the working) таким образом, что
они не отягощены никакими побочными и сопутствующими по отношению к творчеству
земными обстоятельствами (And no one shall work for money, and no one shal1 work for fame). Но при этом эта идеальность включает
в себя и то обстоятельство, что их деятельность обладает идеальной регулярностью, повторяемостью (They shall work for an age at a sitting and never be tired
at all). Такая картина
человеческого существования, между прочим, соответствует понятию вечности у
Канта в «Конце всего сущего», вечности,
в которой нет времени и изменений: «Можно представить себе, как обитатели иного
мира в зависимости от их местопребывания (на небесах или в преисподней) либо
поют все время аллилуйю, либо издают все те же стенания (XIX, ч. 6, XX, 15),
что свидетельствует о полном отсутствии перемен в их состоянии» (Кант 1980:
286). Только у Киплинга воскресшие будут
вечно не петь, а работать без устали. Сам же Кант выводит понятие вечности без
изменений из Апокалипсиса: «Ангел поднял руку свою к небу и клялся живущим во
веки веков, который сотворил небо... что времени уже не будет» (Кант 1980:
285). Мы связываем эту идеальность с
одной из двух тенденций, существующих в культуре. В истории человеческой
культуры существует тенденция мыслить, воспринимать и понимать земную жизнь через противоречия, противоположности,
выражением чего являются, например, такие
понятия, как «дуализм», «бинарные
оппозиции» и т.д. Но при этом была и есть другая тенденция помыслить нечто
третье по отношению к дуализмам, нечто, находящееся по ту сторону
противоположностей, то, что предполагается невозможным в нашем повседневном
опыте. Примеров этого в культуре тоже достаточно: «по ту сторону добра и зла»
(Ф.Ницше), интерпретация Л.Шестовым свободы как свободы от выбора между добром
и злом, как того, что «добро зело» и т.д. На наш взгляд, стихотворение Киплинга
является выражением второй тенденции: поэт пытается представить работу, творчество
без противоположной им и в то же время их сопровождающей земной рутины.
Литература:
1. Гегель Г.В.Ф.
Лекции по философии истории. — СПб.: Наука, 1993. — 480 с.
2. Кант И. Трактаты и письма. — М.: Наука, 1980. — 712 с.
3. Кожев А. Введение в чтение Гегеля. Лекции по Феноменологии духа, читавшиеся с 1933 по 1936 г.г. в Высшей
практической школе. Подборка и публикация Реймона Кено. Пер. с французского
А.Г.Погоняйло. — СПб.: Наука, 2003. — 792 с.
4. Секацкий А. Астронавтика креста. — Митин журнал. Вып.53 (1996 г.). — СПб.,
1996. — С.244-247.
5. Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек / Фрэнсис Фукуяма; пер. с
англ. М. Б. Левина. — М.: АСТ, 2007. — 588 с.
А. Коряков
Комментариев нет:
Отправить комментарий